СТРАШНО ПИСАТЬ О ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ - 15 Мая 2018 - КАЗАЧЕСТВО СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

Разделы

Категории раздела

Из истории казачества [19]

Традиции, обычаи, быт [13]

Одежда казаков [16]

Казачья кухня [58]

Станицы. Храмы [18]

Сказки, рассказы, легенды [30]

Стихи [68]

Помощь сайту

Поиск

Календарь

Наши ресурсы

Мы в Одноклассниках

Мы ВКонтакте

Вход на сайт

Старая форма входа

Главная » » СТРАШНО ПИСАТЬ О ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ

14:41 СТРАШНО ПИСАТЬ О ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ
…«Страшно писать о гражданской войне. И потому только, что постоянно барахтаешься в бесконечной череде трагических цифр погибших и с той и с другой стороны, что само по себе ничего хорошего не дает в ощущениях. Но потому главным образом, что воображение тут же рисует подробности гибели лучших людей твоей родины, падающих на родную им и тебе землю, то на полном скаку, то согнувшись в окопе, то в ярости, то шепотом навеки оставшимся нерасшифрованным, то с матерным криком, перекосившим рот, то с высокими словами, сказанными с подмостков виселицы, то с проклятьем судьбе, то с тихой истовой молитвой о спасении мятежной, но честной души…» (Владимир Гнеушев. «Полынная слава» П.1998 г. с. 163). Семья казака Тихона Медяника. Из семейного архива И. В. Медяника, ст. Бекешевская. Их не срубили на полном скаку, не повесили. Часть из них расстреляли, а остальных сожгли живьём. В октябре 1920 года в станицу Суворовскую Баталпашинского отдела Кубанского казачьего войска красноармейцы пригнали казаков из станицы Бекешевской. Церковь, подвалы магазинов на площади были забиты людьми. Шли допросы. На допросы водили в дом священника (он стоял на месте здания электросети). Почти каждую ночь в сарае слышались крики. Приговоры приводили в исполнение тут же. Во дворе были выкопаны три ямы. Рассказ моей бабушки Елены Григорьевны Лобовой, в девичестве Никитиной, не даёт мне покоя много лет. Я долго искала и нашла многих свидетелей этого жуткого события. Мои бабушки и тёти рассказывали мне под страхом смерти: «Никому не говори. Помни и молчи». Я молчала, но потихоньку, вроде невзначай, осторожно задавала вопросы то суворовскому казаку, то бекешевскому. Рассказывая, плакал Антон Иванович Матухнов – старый воин-казак, прошедший три войны и ГУЛАГ, Иван Супрунов, у которого сожгли родного брата. Рыдала Наталья Григорьевна Помазанова, не могла сдержать слёз Елена Михайловна Свидина. Уже были опрошены мною десятки людей, а всё никак не верилось, что такое злодеяние совершили красноармейцы. Все в станицах знали о происшедшем, но молчали по известной причине. Приехал как-то ко мне Владимир Иванович Синанов. Казак. И в этом слове – всё, потому что добавить нечего. Встречались мы с ним нечасто, но делились многими мыслями и находками. Коснулись события в Суворовской и стали думать, как его обнародовать. Ни один журнал, ни одна газета не рискнёт опубликовать. - А я напишу об этом в книжке. - А что потом? - Суп с котом. Я всю войну в кавалерии служил, а это тебе не фунт изюму. Что мне терять, скажи? И кого бояться? Так появились на свет воспоминания потомственного казака станицы Бекешевской Таранова Василия Иосифовича «За что казнили триста казаков?» (Владимир Синанов Сердца моего боль. П.2003. С.193.) Был какой-то церковный праздник. В Бекешевской уже отслужили молебен и люди разошлись по домам, как вдруг зазвонил церковный колокол. По станице скакал казак и созывал всех на митинг на церковную площадь. Как только казаки собрались, их тут же окружили всадники с шашками наголо, а все улицы перекрыли тачанками с пулемётами. Красный командир объявил, что нужны шесть сотен казаков для службы и работы. Сопротивление бесполезно: «…спецкоманда силой стала выдёргивать мужчин из толпы. Ошалелые люди метались из стороны в сторону. Их ловили, били прикладами и уже не вели, а тащили волоком. Вопли, крики, плач – всё смешалось. Пленников, в число которых попал и я, не раз пересчитывали и, когда не доставало, вырывали из толпы». То и дело строчили пулемёты поверх голов обезумевших людей. Этот ад длился около трёх часов. Хватали и старых, и малолеток, ещё не служивших в войске. Проститься с родными казакам не дали, под усиленным конвоем погнали в Суворовскую, а утром в доме священника началась расправа: «Вызывали нас по одному, и после стандартных вопросов, изрядно подвыпившие «судьи» определяли, кого в строй, а кого – в обоз. Последних загоняли в подвал, где, якобы, шла регистрация. В «строй» определяли тех, кто по молодости лет не служил ни у белых, ни у красных. А тех, кто прошёл царскую службу, и не дай Бог, хоть ездовым у белых, посылали только в «обоз». Спросили у Василия Иосифовича. Он чистосердечно признался, что служил писарем во «2-м Хопёрском полку» при царе-батюшке. «Я все время молился. Смутно помню, как вывалился во двор – меня определили «в строй». А в это время в подвалах казнили одного за другим. «Кто-то открыто плакал по убиенному отцу, сыну, брату. А тут и «суд» завершился, судья вышел на крыльцо: - Все, кто был определён в «обоз», как заклятые враги советской власти получили смерть! А вам, «строевикам», нами уготована медленная смерть. Нас стали вновь строить в колонну и под усиленным конвоем погнали на дорогу. Не успели мы триста оставшихся в живых казаков станицы Бекешевской отойти, дом священника вспыхнул как свеча! Жители станицы сообщили Александру Савкину: «Когда дом загорелся, какой-то человек, выбив окно, кричал: «Люди добрые, спасите!» Об этом он написал в статье «Река забвения» в газете «Казачьи вести» ККВ №48 12-22.12.1996 года. Мои родные рассказали, что не все были убиты, а многие люди горели заживо. Страшный крик стоял на площади. Красноармейцы стреляли в тех, кто пытался выпрыгнуть в окно. Вот что рассказывал дальше Василий Таранов: «К ночи нас пригнали на полустанок Владикавказской железной дороги. Посадили на открытые платформы и через двое суток довезли до порта Петровского, который нынче зовётся Махачкалой». Тут впервые их покормили какой-то баландой и заставили мостить булыжником пристань. «Тяжелые условия труда выкосили нас на две трети. Через год я, выжив, добрался домой, где, как и по всей России, свирепствовал небывалый голод». К 1937 году в станицах уже не осталось казаков. Одни были расстреляны, другие погибли во время восстаний против новой власти, томились в тюрьмах или умирали от голода и холода на спецпоселениях. «Прошли годы. После Великой Отечественной войны стали рыть траншеи под строительство на том самом месте, где стоял дом священника. Наткнулись на гору человеческих костей и черепов, но никто толком не мог объяснить, откуда всё это. Я знал, но свидетельствовать не пошёл. Опасно ещё было, могли спрятать и сгноить в лагерях как единственного прямого свидетеля кровавых преступлений, которые в 1920 году власть имущие творили и пытались скрыть следы». Василий Иосифович Таранов оказался не единственным свидетелем суворовской голгофы. Выросли мы, внуки, которым совсем небезразлична история наших станиц, наших казачьих родов и судьбы наших дедов, бабушек и матерей. Во многом разобрались и многое выяснили. Когда в Суворовской стали строить здание электросети (на месте дома священника), то вывозили грунт с останками казнённых казаков на подводах ночами. Грунт использовали для строительства насыпи, когда строили мост через Куму. Много лет позже жители станицы находили человеческие кости в своих огородах. И возник вопрос: «Почему до сих пор нельзя обнародовать многие исторические факты, которые касаются красного террора в наших местах без оглядки «… как бы чего не вышло?» Почему до сих пор в станице Суворовской нет мемориальной доски на здании электросети, где бы сообщалось о невинно убиенных казаках станицы Бекешевской? Почему до сих пор всюду употребительно заимствованное «террор». Давайте вспомним, что по-русски это «ужас». Может осмыслив данное слово, мы по-другому посмотрим на историю гражданской войны. «Мать, увидев нас издали, остановилась, оперлась на грабли и заголосила – тяжко, гулко, с завыванием волчицы-матери, потерявшей своих детёнышей. Было так тяжко и страшно от этого, неслыханного никогда какого-то грудного и подорванного голоса – плача матери. Она вся тряслась от плача и будто не заметила, когда мы подъехали к ней. Соскочив быстро с коня, и держа его в поводу я, молча обнял её, нашу дорогую и добрую мать, мать двенадцати детей. Бедные матери! Надо только понять их горе» (Фёдор Елисеев). Автор: Тамара Лобова, член Союза писателей России, прозаик, публицист, краевед (г. Кисловодск)
Категория: Станицы. Храмы \| Просмотров: 18435 \| Добавил: nata-grebenek \| Рейтинг: 5.0/3

Всего комментариев: 0