Записки старого казака. ДЕЛО НА УРУПЕ. А. Шпаковский - 25 Июня 2017 - КАЗАЧЕСТВО СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

Разделы

Категории раздела

Из истории казачества [19]

Традиции, обычаи, быт [13]

Одежда казаков [16]

Казачья кухня [58]

Станицы. Храмы [18]

Сказки, рассказы, легенды [30]

Стихи [68]

Помощь сайту

Поиск

Календарь

Наши ресурсы

Мы в Одноклассниках

Мы ВКонтакте

Вход на сайт

Старая форма входа

Главная » » Записки старого казака. ДЕЛО НА УРУПЕ. А. Шпаковский

17:44 Записки старого казака. ДЕЛО НА УРУПЕ. А. Шпаковский
Материалы из русских журналов XIX–XX вв. А. Шпаковский. «Записки старого казака» ДЕЛО НА УРУПЕ В первых числах апреля 1851 года, горцы правого фланга, возмущенные шейхом Амин-Магомедом, мюридами, подосланными Шамилем, и турецкими агентами, начали собираться в Теректли-мектеп, резиденцию Амина. Горские лазутчики и наши пластуны ежедневно давали знать о волнениях в аулах в об огромных приготовлениях к открытому вторжению на линию, с целью разорить станицы и увлечь в горы семнадцать аулов мирных бесленеевцев с Урупа. В этих аулах, невзирая на заверения жителей, волнение умов было также заметно. Волнение было тем опаснее, что, живя среди русских, мирные если и не могли вполне знать всех мер и средств к ограждению линии, то могли иное видеть сами и об ином слышать от неосторожных болтунов, от которых мастерски умели выведывать все нужное, угостив их по-приятельски аракой. Пересылка сведений и сношений из гор и в горы шла с изумительной быстротой, невзирая на всю бдительность кордона, по причине свободно-открытого пути вверх по Урупу и по обоим Тегеням, в то время еще незанятым станицами и постами.Положение Лабинской линии, растянутой более чем на триста верст, было крайне затруднительно. Малочисленность расположенных на ней войск, при разбросанности их по станицам и постам, не дозволяла сформировать в центральных пунктах конные летучие отряды для взаимной помощи. Причин тому было немало: начало возведения сильного укрепления на реке Белой с гиагинским постом, на реке того же имени, перемена начальников фланга и, вместе с тем, неминуемые нововведения, не всегда применимые к местным потребностям, а также разного рода личные препирательства и столкновения. Амин-Магомед, хотя и не мог знать обо всем происходившем, но не мог и не знать главных капитальных реформ, отношений и столкновений. Все это вместе благоприятствовало намерениям горцев и давало им ручательство в успешном исполнении замысла. Набросав беглый очерк положения Лабинской линии, не лишним считаю коснуться событий, предшествовавших блистательному делу на Урупе 14-го мая 1851 года.Начальник линии, Петр Аполлонович Волков получил положительные сведения о намерениях Амин-Магомеда: начать вторжение на линию и, прежде нападения на станицы, забрать бесленеевские аулы с Урупа, не столько с целью усилить и без того огромное скопище, но для того, чтобы, заставив их принять участие в набеге, тем самым поставить в невозможность опять обратиться в мирных . Вследствие этого, около половины апреля, в станице Лабинской был собран летучий отряд, на сколько припомню, в составе трех рот Кубанского егерского полка, трех сотен донского № 45-го Золотарева полка, трех сборных сотен линейцев, при четырех легких и двух батарейных пеших орудиях, при взводе конной казачьей № 14-й батареи и четырех станках конно-ракетной команды. Весь отряд в строю имел до 1,250 человек. Этой горсти, сравнительно со скопищем, приходилось иметь дело, после изнурительных переходов, со свежими силами горцев, хорошо вооруженных и на бодрых конях и, притом, уже достаточно подготовленных Амин-Магомедом к более правильному и регулярному строю. Ежедневно получаемые сведения о скопище, готовом вторгнуться в линию, и неопределенность пункта переправы через Дабу ставили начальника линии в необходимость передвигать отряд то к станицам Чамлыкской, Константиновской, Вознесенской и Урупской, то возвращаться в Лабинскую. На пост Подольский , как самый возвышенный пункт на нашей линии, был послан, для наблюдения местности за Лабой, есаул С-в, с приказанием дать знать отряду, как только заметит скопище, и следить за его направлением и после переправы.Мне, как адъютанту, приходилось частенько скакать по линии с поста на пост, для промера бродов по Лабе, и совершать таким образом верст по сотне и более в сутки, а затем, совершенно усталому, то передавать приказания, то собирать для доклада сведения от лазутчиков и пластунов. По распоряжению командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории, начальник линии вошел в сношение с начальником центра, князем Эристовым, и с генералом Граматиным, которые также собрали отряды: князь в составе до 4,000, генерал Граматин до 2,000; первый расположился за урупскими высотами к Тегеням, а второй к карачаевским ущельям, для прикрытия прикубанских станиц и селений. Медленность сообщений через кубанскую линию, с отрядом князя Эристова, вызвала необходимость посылать туда прямо нарочных по местности наблюдаемой неприятелем. Из четырех, разновременно посланных, урядников с пакетами, двое были убиты, а бумаги захвачены; обстоятельство это вынудило посылать уже не с письменными, а с словесными сведениями и распоряжениями, важность которых с часу на час увеличивалась. Посылать урядника или даже и офицера не всегда было удобно, особенно в важных случаях, а потому жребий этот выпал на мою долю. Сказать правду-матку, невзирая на прирожденное мое достояние — беспечность, как-то невольно сжалось сердце, когда я вставлял ногу в стремя. Доехав с казаками до крайнего мирного аула, я переменил в нем коня и конвой и затем, в глухую полночь, проехал до отряда князя в сопровождении только трех кунаков-бесленеевцев, верст двадцать, без дороги, по пересеченной местности, наблюдаемой неприятелем. Предчувствие чего-то недоброго на этот раз не оправдалось. Поменявшись с князем всем необходимым в нашем положении, тем же порядком через день я возвратился, совершая путешествие по-совиному — ночью. Так мне пришлось три раза съездить туда и обратно. Во вторую поездку, со мной случилась такая оказия, что иной и ученый физиолог не разъяснит ее. Сев на коня в ауле, я выпил стакан рому, который, по-видимому, не имел на голову ни малейшего влияния. Но, приехав на рассвете в отряд князя и остановившись у начальника его штаба, майора В-ва, я совершенно забыл зачем приехал и для чего? Для меня как будто прошлого не существовало; сколько ни старался я заставить работать память, она была безответна: я был сущий автомат, двигался, говорил, но был в бессознательном состоянии. Сперва В-в посмеялся, считая это состояние неуместной шуткой; но видя, что в сущности дело-то выходит не так, решил, что я просто рехнулся. Оставив расспросы о цели приезда, он дал мне стакан чая и предложил рому; едва я выпил, как память и полное сознание явились, будто сидели на дне стакана и, с последним глотком, вскочили в голову. Посмеялись мы оба этой оказии и занялись делом. Вскоре встал и князь. Все, что было нужно, было переговорено и обусловлено до себя; отказавшись от обеда, я лег, часу в двенадцатом дня, спать и проспал часов до десяти вечера. В это время меня разбудили, сказав о времени; я вскочил гоголем, как на тревогу, но память опять упорхнула невесть куда. Тогда В-в, уже не говоря ни слова, прямо предложил мне грогу: память с сознанием тотчас же явились в свою штаб-квартиру. Дальнейших превращений и исчезновений памяти, как носа в повести Гоголя, не последовало и комедия разыгралась только двумя актами. Объяснение этого феномена наш медик С-ий изложил так темно и неудобопонятно, что мы остались совершенно неудовлетворенными. 12-го мая, в отряд, расположенный в станице Вознесенской, прискакал с поста Подольского есаул С-в с донесением, что сборище, занявшее местность на огромном протяжении за Лабой, появилось против поста. Ругнул его недобрым словом В-в за личное появление в то время, когда он должен был следить до конца за самой переправой горцев, и велел мне удостовериться на месте о донесенном и докончить порученное С-ву. Взяв с собой заводного коня и выбрав шестерых старых пластунов на добрых конах, к закату солнца я, со своей свитой, был уже на посту. Приняв команду над постом и осмотрев местность, я распорядился залогом секретов на Лабе, поставил две конные заставы, каждая под командой пластуна, послал нарочных на смежные посты с тем, чтобы с них было дано знать сигналом по всей линии. При этом даны были следующие приказания: 1) тот пункт, близ которого неприятель начнет переправу, должен производить каждые пять минут выстрел боевым снарядом; затем, оба ближайшие поста должны были делать тоже самое через семь минут, а последующие, по мере удаления, через 10 и 15 минут; 2) осмотреть подъемные мосты и, в случае нападения и неустойки, заклепывать крепостные орудия и взрывать посты, гарнизонам же присоединяться куда укажет необходимость; 3) усилить секреты и выставить конные заставы. Из этих распоряжений, основанных на приказаниях начальника линии, видно, что он хотел дорого уступить горцам свое детище, свое любимое создание — Лабинскую линию. Начальник поста, подпоручик Бондаренко, и я, вооружившись подзорными трубами, забрались на постовую вышку и до самого света любовались дикой картиной табора горцев, видного нам как на ладони, при свете огней костров. Всюду мелькали тени, то ярко освещенные, то скрываемые пламенем и застилаемым дымом, волновавшимся как чадры восточных красавиц от налетавшего ветерка. Всю эту движущуюся панораму озаряла, полным блеском, полная майская луна. Казалось, самый ветерок, по временам заглядывавший под соломенную крышу вышки, как шаловливый барич под шляпку красавицы, доносил до нас букет роскошной кавказской флоры — и невольно мысли переносились в прошлое, былое невозвратное, навевая тихую безотчетную грусть... И настоящее, и будущее — все сливалось в призрачном фантастическом туман... Но вот пахнул прохладой ветерок, предвестник зари, и вершины снежного хребта облились пурпуровым светом. Все выше и ярче являлись лучи; наконец, величавый диск солнца с вершин гор заглянул в ущелья, и седые туманы их, переливаясь и отражая радужные цвета, зароились как змеи, принимая чудовищные формы.С появлением дня, как муравейник закопошились горцы и, как комары перед погодой, поднялись и начали собираться в кучки. Более тридцати значков развевалось в воздухе. Вся масса заколыхалась, двинулась к каладжипской переправе и покрыла долину, как саранча. Выстроив по фасам поста людей готовых к бою, я взошел на главную батарею. Передав пост и последние распоряжения Бондаренко, я оставался на посту до конца переправы. Едва передовые горцы спустились к воде, как грянул постовой единорог и вслед затем глухо отозвались пост Шалоховский и укрепление Зассовское. Во все время переправы горцев, длившейся более двух часов, с математической точностью раздавался каждые пять минут выстрел. Но вот сборище, точно чудовищная змея, виясь по окружающим отрогам Подольской горы, по левому ее откосу, миновало уже пост; главные массы наездников, столпившихся около зеленого значка Амин-Магомеда, поравнялись с батареей; однако ни один из джигитов не подъезжал близко, как бы пренебрегая незначительным постом. Признаюсь, не выдержала оказачившаяся моя натура этой оскорбительной невнимательности: приложив глаз к диоптру, подвинтив клин, я скомандовал... и навесно брошенная граната разорвалась над головой горцев, не ожидавших такого салюта. Перекувырнулось несколько всадников и коней, но сборище, не обращая внимания, продолжало двигаться вперед, спускаясь в долину джелгетских высот, тянувшихся в направлении к станице Вознесенской и к Урупу. Намерение скопища начало выясняться. Опустился и поднялся за нами постовой мост. Перекрестились мои пластуны; объехав пост справа, мы двинулись на рысях на высоты. Как горные козы, лепились мои пластуны над обрывами по извилистой тропинке. Справа, почти за отвесными обрывами, долиной двигалось сборище, по-видимому не обращавшие на нас внимания. Вдруг оно круто повернуло вправо, прямо в направлении к Урупу. В один миг птицей полетел пластун, рискуя, при каждом неверном шаге своего коня, свалиться в кручу, с донесением в отряд о принятом горцами направлении.Так горцы прошли версты три или четыре; затем опять примкнули к высотам, приняв направление к станице Вознесенской. Таким образом, они меняли четыре раза свое направление, а между тем до станицы было менее десятка верст. После того оставалось ехать по высотам, огражденным недоступностью въезда, уже не более версты; далее уступы как бы расстилались и постепенно склонялись. Направление сборища ясно указывало на путь мимо станицы; иначе, горцам пришлось бы переправляться через реку Чамлык, текущую в крутых и топких берегах, и то через брод, выше станицы верстах в десяти. Нам же троим приходилось или вернуться назад, или проскользнуть вблизи скопища горцев, спустившись на левую сторону, и выиграть время, проскакав верст шесть или семь уже по открытой местности к Вознесенской. Я решился на последнее. Долго и безотвязно гнались за нами несколько горцев; но, видно жалея коней для предстоящего или рассчитав незначительность поживы, бросили преследовать нас версты за четыре до станицы. В это время грянул выстрел с батареи, заявивший нам, что сборище уже видно с вышки.Застав начальника линии, только что поднявшегося из-за стола и шедшего на батарею посмотреть церемониальное шествие скопища горцев, и рассказав ему в нескольких словах о результате моей командировки, я, как голодный волк, принялся терзать остатка обеда, нимало не заботясь ни о скопище, ни о тех последствиях, какие ожидали нашу линию. Беспечность и привычка опять вступили в свои права.Между тем, в зловещей тишине вся масса прошла мимо станицы, в порядке проследовала чамлыкский мост, не зажгла даже мельниц, и направилась прямо к бесленеевским аулам. Наш отряд выступил из станицы вслед за скопищем, идя по следам его. Так отошли мы верст шесть или семь, как подполковник Л-ский спохватился, что рота его батальона кубанцев осталась забытой на станичном фасе, где была поставлена в ожидании нападения неприятеля. Обстоятельство это вынудило послать полторы сотни казаков за пехотой; между тем, отряд наш, дойдя до промежуточного поста, остановился в ожидании их, что и дало время Амин-Магомеду далеко опередить нас и занять свободно аулы.Около полуночи к нам присоединились с Кубани четыре сотни ставропольской бригады с полковником Войцицким, а вскоре затем явились забытые кубанцы, сидя на крупах казачьих коней. Освещаемые заревом зажженных Амином аулов, мы подошли к реке Урупу, часу во втором ночи, и выстроились в боевом порядке, лицом к неприятелю, отделенные от него негустым лесом и рекой.Начальник отряда, чтобы оповестить линию и указать, где находится неприятель и наш отряд, приказал, согласно уже прежде сделанных распоряжений, производить каждые пять минут выстрел. С этой целью я улегся между батарейным взводом с фонарем и часами: дрогнула окрестность, волны Урупа покатили перекатом тревожный сигнал... и не одна дрожащая спросонья рука казачки сотворила крестное знамение о дорогом существе, которого наутро, быть может, увидит убитым. Затормошились в аулах и ярче осветилась пожаром окрестность; глухой гул и скрип ароб раздавались в стороне неприятеля в противоположность царившей мертвой тишине нашего отряда. Грянул второй и третий выстрелы, сопровождаемые ответами смежных пунктов, и пронеслись по линии зловещей вестью...Не замедлили явиться несколько мирных горцев из аулов, кто подсмотреть, что творится в отряде, кто порассказать о распоряжениях Амин-Магомеда и сборища, а кто и с искренним чувством преданности; но, в нашем положении, ни разбирать вранья, ни верить искренности не приходилось: нужно было держать ухо востро, и из всех вестей выбирать одно нужное и наиболее вероятное. После шестого выстрела, сон начал одолевать меня до того, что, не надеясь на себя, я подозвал фейерверкера, передал ему часы и фонарь, и заснул мертвым сном... На рассвете холодная струя воды из бутылки прямо на лицо, вылитая В-ым, пробудила меня, после того как не могли растолкать ничем. Пробуждение было далеко несладостное...Отряд уже был готов к движению... На противоположной стороне, по склону урупских высот, тянулись арбы забранных аулов; густой дым вился над лесом, обозначая места пожарища. Скопище, облитое первыми лучами солнца, игравшего на оружии, то съезжалось кучами, то, извиваясь лентой, следовало вверх по течению реки. Пейзаж боевой, кочевой, дикой жизни, с дивной местностью, так и просился на полотно художника; но нашему брату некогда было любоваться живой картиной. Отряд двинулся в параллель скопища, по-видимому не имевшего ни малейшего намерения вступать в бой. Так мы прошли версты три с ночлега и верст шесть или семь от станицы Урупской. В этом месте, лес, растущий по обеим сторонам реки Урупа, редеет, открывая оба берега; со стороны, которая была занята неприятелем, тянутся значительные высоты сплошной цепью до Тегеней; с нашей же, более низменной, стороны, начинается круча, со старым татарским кладбищем, усеянным надгробными камнями и провалившимися могилами. Едва поднялись сотни нашего авангарда, под командой подполковника Генинга, на высоту и миновали кладбище, как скопище, до сей поры шедшее, казалось, без воинственных целей, вдруг обнаружило сильное брожение: около значков, следовавших без порядка, стали строиться правильные колонны, и затем, быстро переправясь через Уруп, горцы бросились массой на едва успевшую занять кладбище 3-ю карабинерную роту и взвод пешей легкой батареи. Три сотни Генинга, повернув коней, примкнули к роте и образовали таким движением правый фланг позиции с конным взводом № 14-го батареи. Неприятель, стремительно налетевший с шашками, после сделанного на скаку залпа, был отброшен перекрестным картечным огнем и дружным залпом пехоты и казаков. Пороховой дым, как завесой закрыл горцев, а в это время остальные части отряда успели соколами взлететь на высоту и пристроиться к казакам Генинга. Следует заметить, что позиция наша на кладбище хотя и командовала местностью впереди, но замкнута была сзади крутой балкой, идущей от Урупа котловиной, и притом поросшей колючей березой и шиповником. Слева от Урупа, до высоты занятой карабинерами, местность пересеченная, покрытая кустами и редким лесом. Отряд наш, быстро занявший высоту, принужден был выстроиться в одну боевую линию, не имея другого резерва, кроме нескольких артельных и ротных повозок, оставшихся в балке. Как видите, положение отряда в тактическом отношении было далеко не блестящее; но храбрость и стойкость закаленных в боях войск и могучая воля общего нашего любимца Волкова, являвшегося всюду впереди, где была наибольшая опасность, одержала верх над бешеным наступлением горцев, с остервенением бросавшихся на штыки. Девять раз горцы отчаянно кидались на левый фланг, угрожая в то же время центру и правому флангу, и, невзирая на дружный картечный и ружейный огонь, врубались в ряды; по-суворовски штык-молодец, приклад и шашка опрокидывали гололобых, устилавших трупами равнину перед кладбищем. Редели и наши ряды; но каждая удача давала новые силы: никто не уступил шагу занятой позиции. Так длился бой, начавшийся с пяти часов утра, до полудня. Озлобленные неудачей и огромной потерей, горцы вздумали переменить тактику и пустить в ход разбойничью хитрость, которая едва им не удалась. Быстро отступив в долину, расстилавшуюся перед нашей позицией, и выйдя из-под картечных выстрелов, они приняли направление к Урупу, как бы намереваясь переправиться обратно к арбам бесленеевцев, остановившимся верстах в трех выше нас, на противоположной стороне реки; затем вдруг поворотили коней и, как ураган, промчались и бросились на донские сотни, составлявшие правое крыло боевой линии, вместе с батарейным взводом и ракетной командой, которая выдвинулась вперед на позицию шагов на 200 и бросала ракеты вслед уходившему неприятелю. Все это последовало так быстро одно за другим, что донцы, не ожидавшие нападения, дрогнули и поворотили коней... Прислуга одного ракетного станка была вся порублена горцами, и командир ее, бравый сотник Кушнарев, едва с остальными ускакал; к счастью, бросившиеся в разрез ставропольцы, с полковником Войцицким, вовремя удержали натиск горцев, врубившись в середину атакующих; явившийся же, как грозный призрак, Волков, поворотил донцов и сам повел их в атаку. Ободренные донцы смело ударили в пики, а дружный картечный огонь всей артиллерии завершил финальный акт кровавой сцены.Не ожидавшие такого результата, горцы совершенно растерялись и пустились на уход врассыпную, преследуемые кавалерией до самого Урупа, так что сам Амин-Магомед едва спасся от плена, благодаря только быстроте и силе своего коня. Ошеломленные горцы не только бросали тела убитых и раненых товарищей, но оставляли спешенных, не пуская их не только сесть за седло, но и схватиться за стремя или за хвост коня. Они промчались, как испуганная стая сайгаков, мимо бесленеевских ароб, оставив их на произвол.Преследовать бегущего неприятеля за Уруп одной кавалерией было немыслимо; ряды наши слишком уменьшились; во всей артиллерии не оставалось и десятка картечных зарядов; орудийные кони частью были подбиты, частью поранены, а численность уходившего скопища была огромна. Легко могло случиться, что горцы, опомнившись, смяли и уничтожили бы преследующих, и тогда замысел их все-таки мог бы иметь успех.Быстро сообразив все это, начальник линии, оставив пехоту и артиллерию на месте боя, со взводом № 14-го батареи и с казаками, двинулся к арбам, владельцы которых, видя бегство скопища, растерялись и столпились как стадо баранов, не помышляя ни о сопротивление ни об уходе в горы; они молча ждали решения своей участи. Полковник Волков приказал главному приставу мирных закубанцев, подполковнику Алкину, прибывшему с милицией уже в самом конце дела, отобрать вновь аманатов из лучших фамилий, бесленеевцев водворить на прежнем месте и зорко следить за ними до суда и расправы. Потянулись арбы, скрипя и покачиваясь с боку на бок, обратно.Полные страха марушки и даже дети без малейшего шума и крика поплелись вслед за возами, а мы возвратились к отряду и занялись приведением в порядок артиллерии и оружия, посчитали убитых и раненых, уложили их на прибывшие из станицы Урупской подводы и отправили с пехотой, донцами и пешей артиллерией в станицу Вознесенскую. Между тем, глухо раздавались орудийные выстрелы на Тегенях, дававшие нам знать, что отряд князя Эристова встретил и провожает ошеломленное скопище. Переночевав на берегу Урупа, близ места боя, облитого кровью падших товарищей и окруженного трупами горцев, мы, с рассветом, двинулись на Тегени, к отряду Эристова.Часу в десятом утра, князь, сопровождаемый своим штабом, со всеми подобранными его отрядом значками, брошенными горцами, встретил нас и велел преклонить трофеи нашей победы, приветствовав Волкова словами: «хвала и честь вам Петр Аполлонович, хвала и честь вам, победителю на Урупе!» Дружески обнялись старые знакомые... Гордый победой, наш летучий отряд был радушно принят войсками начальника центра, который, видя бегущее и расстроенное скопище, ограничился одним артиллерийским огнем встретить и проводить его, вероятно придерживаясь пословицы «что лежачего не бьют»... Благодаря этому, горцы ушли восвояси только с тою потерей, какую понесли на Урупе...Потеря наша была велика: из 1,750 человек, бывших в бою, убито и ранено до 600; о лошадях и говорить нечего; неприятельских же тел, только на месте боя и брошенных во время бегства, насчитано более полутора тысяч. Поражение скопища Амин-Магомеда могло бы быть совершенное... ну да, что о том говорить... По скромной и нехвастливой реляции, ваш достойнейший начальник линии, П.А. Волков, всемилостивейше пожалован чином генерал-майора. Рассказав правдиво, как очевидец, об успехах и о славном урупском бое, не могу не сохранить в моих записках имена доблестных воинов. ПРИ КОПИРОВАНИИ МАТЕРИАЛОВ ССЫЛКА НА САЙТ СТРОГО ОБЯЗАТЕЛЬНА!
Категория: Сказки, рассказы, легенды \| Просмотров: 5080 \| Добавил: Admin2 \| Рейтинг: 5.0/2

Всего комментариев: 0